Оскорбленная Нетэта - Страница 16

Руфил отвечал на это, что в таком разе его напрасно об этом и спрашивали, что, по его мнению, Деция Мунда надо бы было изгнать к кимврам [Кимвр -- представитель германского, (по другим сведениям) кельтского племени кимвров, вторгавшихся во II в. до н. э. в римские владения, но разбитых в 101 г.] или к скифам -- пусть бы там он обдумал свое преступление и исправил свое похотливое сердце, а если идет о том дело, чтобы его, уничтожить, то всего лучше представить выбор одного из трех предложенных средств…

– - Кесарю! -- воскликнули все, кроме Амфиона и Руфила, который ответил:

– - Нет, не ему, но той, которой всех больше коснулась обида. Я бы советовал предложить это все на решение самой Нетэты.

XI

Услыхав это, Нетэта вздрогнула и сделала движение, которое заставило занавеску заколебаться, но этого, к счастью ее, никто не заметил, и она осталась по-прежнему на своем месте и на мгновение позабыла слушать, что говорили по ту сторону завешенной двери.

Так поразили ее слова молодого Руфила, во многом согласные с тем, что сама она чувствовала и о чем думала после разговора с Поливией, и ей показалось, что здесь один только юный Руфил говорил лучше всех, так как все дело и вправду касалось ближе всех только самой Нетэты. Казнить или миловать могла бы она, но… если бы теперь ей предложить такое право, то… она бы присоединилась к мнению Руфила и… она не знает, что бы такое она решила.

Во всяком случае… мысли ее находятся с мыслями Помпонии и Грецины, женщин из дома Друза, и ей нет никакого дела, что те научились всему этому от каких-то бродяг; Нетэта не послушала Поливии -- она не простила своего обидчика, но и не подаст голоса за то, чтобы отдать его палачу, чтобы его скорчили и забили в ящик, или чтобы его повесили на крест, или зажарили живого на костре.

Нет, нет!.. Это не снимет позора с Нетэты и ее не утешит… Обида и гнев и даже снедающий стыд целомудренной Нетэты вдруг отступили от нее, и сердце ее сделалось доступно состраданию к врагу, у которого был свой еще больший враг -- его животная натура, омрачавшая в нем все добрые чувства и разум.

Если бы жизнь Деция Мунда была теперь в руке оскорбленной им Нетэты, она бы вывела его своею рукою за двери тюрьмы и сказала бы ему:

– - Иди… туда… далеко… и думай о том, что ты сделал, пока поймешь, как это дурно, и потом… будь другим человеком.

Это казалось Нетэте самым лучшим и справедливым решением, которому бы она была рада, хотя после такого решения ей бы нельзя было оставаться в Риме. Было много позорных, но ее стали бы почитать самою позорною, и от нее отступились бы и отец, и мать, и сам муж -- словом, все те, которые думали, что вместо бога Анубиса к ней снизойдет не всадник, а повелитель полмира.

И ей от этого было не страшно, но дело решалось без участия Нетэты, и когда голова ее освободилась от пробежавших в ней мыслей и внимание устремилось опять ктому, что говорили советники Сатурнина, она услыхала сладкую речь Амфиона, знатока светской жизни.

Он говорил, что Руфил очень молод и что этою молодостью и близкой приязнью с Поливией, вхожей в дом Друза, где принимают нищих бродяг палестинских, в самом деле объясняется вся его ни к чему не пригодная мягкость. Но что и ящик, и лозы, и крест тоже жестоко, и трудно сказать, что бы из них было лучше другого, и однако цезаря, всеконечно, об этом спрашивать нечего. Цезарь недаром себя устранил от этого дела и предоставил всю власть оскорбленному мужу. А вот что пришло теперь в голову ему, знатоку светской жизни. Пусть Сатурнин предложит самому Децию Мунду на выбор все три рода казни: голод в скорченном ящике, сечение до смерти или пылающий костер -- вот пусть это будет иметь интерес для всего народонаселения Рима, и кесаря тоже, наверно, займет, что изберет себе Деций? И что он для себя изберет, то пусть для него и устроит как можно торжественней новоизбранный распорядитель всех казней, брат Поливии, расточительный Фурний, проевший четыре наследства.

Во мнении всех это предложение Амфиона, знатока светской жизни, было всех совершеннее, так как оно давало все, что нужно для наказания зла, для любящей зрелище толпы и для удовлетворения всех презирающего Тиверия.

Нетэта дослушала эту речь до конца, и тихо отступила от занавески, и ушла в свою спальню, и стала в раздумье перед открытым окном, в которое лился воздух тихой ночи и с неба смотрели звезды… И как раз над нею стояло теперь то же созвездье Пса, которое она увидала там… когда на мгновенье прояснилось было ее сознание, чтобы опять снова померкнуть и опять еще раз пробудиться от "бессовестных поцелуев", и опять помраченье, и лепет, и ее просьбы помедлить, и его заклятье не целовать так никого, или он закричит: "Это мой поцелуй!"

Ей показалося страшно… Чего же? Все ведь это разрушено: больше нечему верить. Тот, кто так бессовестно ее целовал, держа ее уши в своих нежных ладонях, был ведь не бог, не Анубис… простой смертный, которого властен казнить Сатурнин -- один, кто имеет право взять в ладони лицо Нетэты и целовать ее губы, и вот он идет к ней…

Сатурнин в самом деле проводил своих гостей, вымыл руки и, одев ночную одежду, входил в спальню… Он сел и начал сообщать Нетэте, чего он будет просить у кесаря, и она слушала все это, что уже знала, и Сатурнин был рад спокойствию, которое в ней видел. Но когда он окончил о Деции Мунде, он сказал, что затем признает ее перед собой чистою и, как ни в чем не повинной, возвращает ей свое расположение.

Но эти слова Сатурнина вместо того, чтобы принести Нетэте радость, поразили ее тревогою, под влиянием которой она начала закрывать свои уши и, метаясь из стороны в сторону, уклонялась от объятий мужа, а напоследок впала в безумие и стала кричать: